Читатель библиотеки №16 Алексей Рубан рассуждает о вещах, которые неподвластны веяниям времени. Об этом заставляет думать книга Вадима Шефнера «Запоздалый стрелок».
Мир меняется. Наращивая обороты, он движется куда-то, не спрашивая, хотим ли мы следовать за ним. То, что было актуально ещё вчера, сегодня вызывает лишь недоумение, и кто знает, что ждёт нас завтра? Но есть вещи, которые неподвластны веяниям времени, пускай не для всех, для одного тебя, однажды ими очарованного, и верность этим вещам я называю великой доблестью.
Как сейчас помню: середина девяностых, мой седьмой класс, подкошенный очередным ОРВИ, я отлёживаюсь дома. Температура уже спала, и можно позволить себе вовсю кайфовать, вспоминая о зажатых партами одноклассниках. Слово «гаджет» пока ещё достояние будущего, и я снимаю с полки книгу в коричневой обложке, о которой мне недавно говорил папа. «Запоздалый стрелок», — хмыкаю я, радостно отдающийся магии названий, и открываю первую страницу. Далее следует история любви длиной в двадцать пять лет, и любовь эта по-прежнему свежа на зависть мчащемуся вдаль миру.
Вадим Шефнер прожил долгую и полную жизнь в двух реальностях – объективной и той, другой, таинственным образом рождающейся из наших фантазий. Прозаик, поэт, журналист, переводчик, фронтовой корреспондент, переживший ужасы войны и блокады Ленинграда, всего себя он посвятил литературе. Я очень мало знаю о его биографии и, признаюсь, никогда не стремился. Всё, что нужно, Вадим Сергеевич рассказал мне в своих книгах. Тогда, в седьмом классе, я, любитель действия и лихих сюжетов, начал даже не с его фантастики, наивной уже в те времена. Сборник «Запоздалый стрелок» открывает реалистическая, во многом автобиографическая проза Шефнера, рассказы и повести времён революции и Великой Отечественной. И вот она, всё та же магия, когда не можешь оторваться от повествования, необъяснимое колдовство творчества. Мальчик Костя в революционном Питере берёт часть жалованья тёти, покупает несколько лепёшек и пирожков с требухой и теперь вместе с подругой Нютой бродит по городу, пытаясь заработать потраченный миллион и искупить вину («Миллион в поте лица»). Двое бегут из детского дома, вновь становятся беспризорниками, попрошайничают, добывая себе пищу, и разворачивается история первой подростковой любви, такой хрупкой на фоне гнусностей взрослой жизни («Чужедомье»). Смертельно раненый лейтенант во дворе разбомбленного дома передаёт маленькой девочке документы и фотографию погибшей дочери («Наследница»). Есть эмоции, которые нельзя передать словами, ты либо глух к ним, либо срабатывает внутренний камертон, и резонанс сотрясает тебя до основания.
Да, шефнеровская фантастика из второй части «Стрелка» сейчас кажется не просто наивной – очень многие описываемые вещи для нас давно уже стали обыденными. И это то, что мне всегда нравилось в литературе, — использование не принадлежащего реальности с целью эту самую реальность подчеркнуть. Персонажи Шефнера живут обычной жизнью, а потом в неё вторгается нечто, и мы видим, насколько они одиноки и неустроенны. Андрей Светочев из «Девушки у обрыва» переворачивает мир, создав не поддающийся разрушению материал, и умирает, так и не разобравшись в своих чувствах к людям и одной-единственной девушке. Алексей Возможный изобретает крылья. Над ним потешаются, его изобретение никому не нужно, и лишь после смерти запоздалого стрелка выясняется, что крылья — лучшее средство передвижения в условиях климата Венеры. Получивший возможность прожить миллион лет Павел Белобрысов, герой «Лачуги должника», отправляется в межзвёздную экспедицию, надеясь встретить на другой планете двойника своего брата, которого по неосторожности убил в детстве, и попросить прощения. Переживания этих людей, их искания и разочарования выходят на первый план, закономерно затмевая собой фантастический антураж.
Впрочем, Шефнера не назовёшь трагическим писателем. Большинство его героев полнокровны и жизнелюбивы, их юмор вообще заслуживает отдельной статьи, но зачем? Вы же помните: ты либо глух, либо откликается камертон, и проверить это можно только опытным путём. Мир выбирает свои направления, но старая любовь не ржавеет, и я закончу последними строчками из «Миллиона в поте лица».
«Камни уже нагреты солнцем. Костя и Нюта садятся на фундамент лицом к морю. По заливу идет мелкая зыбь, фарватерные бакены весело, беззаботно раскачиваются, каждый на свой лад. Две чайки летят над заливом в патрульном полете – прямо, строго по прямой. Финская лайба под серым парусом клюет носом волну. Мористее виден черный транспорт, дымящий обеими трубами. Правее его, чуть ближе к Лахте, что-то небольшое плывет, покачивается; то скроется, то снова вынырнет. Может быть, это какое-нибудь бревно, сосновая чурка. А быть может, это стальной бочонок. В нем – стальная дощечка, и на ней два имени. Они всегда будут рядом – вечно, вечно, вечно.
Волны, набегая на плоский, топкий берег, подтверждают:
— Вечно, вечно, вечно!»
Читатель библиотеки № 16 Алексей Рубан
Стиль и орфография автора рецензии сохранены
